Судя по звуку, парень сделал жест рукой. Обвёл всё вокруг? Наверное. Я опять усмехнулась, уделяя внимание девушке.

— У нас тоже.

И, главное, не соврала ни словом: в моём мире не только так не лечат, даже не знают, что так можно.

— Мы там и стоим, на месте их госпиталя, — уточнила для меня Всёля. Она, оказывается, внимательно прислушивалась к нашему разговору.

Я использовала новую информацию, выдав:

— Вы хоть сейчас можете выйти за дверь, там вас будет ждать родной мир, знакомые улицы. И девушку свою можете забрать.

— Нет! – сказал парень слишком уж поспешно и громче, чем нужно. А потом уже спокойнее добавил: — Простите. Я буду здесь, сколько потребуется. Я просто не могу понять…

— Поверьте, я понимаю не больше вашего.

Отключая подачу раствора, я бросила на него взгляд. Уровень жидкости в ванночке, в которую превратился стол, постепенно снижался. И я занялась просушиванием кожи девушки. Стерильными салфетками промакивала непострадавшие участки и сразу же развоплощала – столько грязного материала проще убирать сразу, по мере появления.

Парень некоторое время молчал, а потом сделал последние полшага. Теперь я, даже не поднимая взгляда, снова видела его руки. Они уже не дрожали.

— Как вы это делаете?

Удивление в его голосе было похоже на тревогу.

— Что? — я чуть подняла глаза и увидела, как он смотрит на мою руку, в которой появилась новая салфетка. — А, это... Просто хочу, и появляется всё, что требуется в данную минуту. Лучше помогите, ей сейчас холодно, и нужно побыстрее просушить ей кожу.

И на столике рядом с операционным столом появилась блестящая круглая коробка, доверху наполненная стерильными салфетками.

— Только руки… — я глянула на его не очень чистые пальцы, на свои, по которым довольно часто пропускала искру стерилизации, и воплотила пару перчаток, протянула ему. – Наденьте вот это.

Он осторожно взял перчатки, натянул эластичную ткань на руки и аккуратно взял одну салфетку. Его прикосновения к коже Лики были бережными и медленными. Можно бы и побыстрее, но и так лучше, чем ничего.

— Не бойтесь, ей не больно. Слышите, она перестала стонать? — ободрила его и заглянула ему за плечо.

А как там моя несостоявшаяся помощница? Машэ лежала на диване всё такая же мертвенно-бледная, повернув к нам голову, и в глазах её был ужас .

— Ольга-се, Машэ просит: не надо! — протянула просительно, и из глаза скатилась слеза.

— Ну-ка, тихо, — строго скомандовала я. – Лежи там, пока я не освобожусь.

Она сморщилась, сдерживая рыдания, и закивала мелко. Вот ведь незадача! Я вернулась к Лике и салфеткам.

— Сейчас мы уберём лишнюю влагу и перенесём Лику в комнату. Нужно будет её согревать — ей уже сейчас холодно. В её кровь поступают лекарства, — я дернула подбородком в сторону помпы, во флаконе которой как раз заканчивался раствор. – Они снимают боль. Там ещё успокоительное, оно со снотворным эффектом. Поэтому Лика сонная и уснёт с минуты на минуту. И будет спать довольно долго.

Его руки в белых перчатках уже уверенно брали салфетки и промакивали кожу девушки. А на мои слова он деловито кивал. Я даже хмыкнула. Бывают такие люди, которым нужно что-то делать, чтобы преодолеть страх и панику, это люди действия. Им так комфортнее. Этот, видимо, из таких – кивает с таким видом, будто только что сам операцию сделал.

— Моя бабушка говорила, что во сне человек быстрее выздоравливает, — глянул на меня с улыбкой.

Я опять усмехнулась – ну надо же! Уже пришёл в себя, улыбается, шутит. Хоть в помощники бери. Я ещё раз посмотрела на Машэ. Она, закусив губу, смотрела на нас, на лице — страдание, будто это её лечат.

— Вроде того, да. С волосами сложнее — почти ничего не осталось на этой части головы, – я показала на половину черепа, на которой бугрилась красная рана. – Неизвестно сколько волосяных луковиц выжило. А ведь коже досталось ещё и от осколков с ядом. Поэтому не берусь судить о последствиях.

Парень кивал, но, казалось, что он меня не слушает, увлёкшись промакиванием кожи, каждый раз сбрасывая грязный материал на столик рядом с операционным.

— Ещё надо взять образец её кожи и волос. И если с кожей ещё что-то можно придумать, то как быть с волосами, не знаю. Но к завтрашнему дню что-нибудь придумаю.

— Да, да, — пробормотал Валентин, но механически, будто и не слышал моих слов.

Меня вдруг кольнуло – а ведь он похож на Игоря. Нет, общего очень мало, и это не внешность: может, только в волосах есть сходство – светлые и волнистые, но длина другая и оттенок не тот. Но вот такой рассеянный взгляд…

У моего Роом-Шанда такой становился, когда он улавливал новую мелодию, когда она рождалась в нём и он прислушивался, боясь её потерять. А ещё похожа посадка головы, разворот плеч, осанка. И уверенность в себе. Да, то самое знание, что он, несомненно, прекрасен, и весь мир любуется им.

Я встряхнула головой и сосредоточилась на работе. Материализовала баллон, поставила его рядом с головой девушки, в одной руке зажала тонкий пинцет, а в другой — операционный нож. Мизинцами чуть повернула голову Лики в сторону, высматривая уцелевший кусочек кожи за ухом.

— Что вы будете делать? — сразу растерял свою задумчивость Валентин и подошёл совсем близко.

— Я говорила – мне нужен образец кожи. Я положу его в специальный раствор, — обратной стороной пинцета стукнула по баллону, отчего приёмный зал наполнился металлическим звоном, — кожа в нём растворится, завтра это можно будет распылить, закрывая рану плёнкой. Она поможет заживить ожог без рубцов.

Посмотрела ему в глаза и улыбнулась.

Это было трудно – он ещё сильнее стал похож на Игоря. Такой же пристальный взгляд, таящий угрозу, тот же понизившийся голос с едва заметным опасным рычанием. Даже его корпус, казалось, подался вперёд, будто мужчина приготовился к прыжку.

Это простое недоверие или что-то другое, чего я так не люблю и так боюсь?..

— Ольга! Нельзя всех мерить одной мерой! — это Всёля.

— Спасибо, дорогая. Вовремя.

Я тоже смотрела на Валентина испытующе. Кто он сейчас: кто-то вроде Игоря Роом-Шанда, именем которого ругаются люди, или мне просто показалось?

Мне нужно доверие пациента. Доверие — важная вещь, потому что, веря в меня, люди верят, что лечение поможет, а это половина успеха.

— Ольга, это болят твои старые раны! – увещевала меня Всёля.

Хорошо, поверю.

Я кивнула, стараясь расслабиться, опустила руки с инструментами на стол по обе стороны от головы девушки и, надеясь, что больше знания – больше доверия, пояснила развёрнуто:

— Это биологически активный раствор, — и снова дзенькнула пинцетом по баллону. — Кусочек кожи Лики через несколько часов растворится в нём, и сделает его как бы родным, будто выработанным её собственным организмом. Затем, попав на рану, это раствор создаст что-то вроде заменителя кожи – будет пропускать лекарства и улучшит заживление, но не пропустит инфекцию, защитит.

— Хорошо, я понял, — плечи парня опустились.

Надеюсь, что так.

Одарив его ещё одним изучающим взглядом, подняла инструменты и сделала неглубокий короткий надрез. Парень дернулся ко мне, скрипнул зубами. И я тоже дёрнулась – ожидала чего-то подобного — и выставила ему навстречу нож.

Слёзы тугим клубком забились в горле. Реакции организма никуда не делись, а от страха и ожидания неприятностей только обострились.

— Ольга, он просто волнуется!

— Может быть, — мысленно выдохнула. – Но он слишком похож на Игоря.

— Он не причинит тебе вреда!

— Надеюсь…

С трудом сглотнула. Через силу выдавила:

— Я ей помогаю. Не мешайте. Я думала, мы поняли друг друга.

Он, глядя на нож, всё ещё направленный в его сторону, шумно выдохнул и сделал полшага назад.

— У меня к вам, Валентин, — я опустила нож, ещё раз сглотнула и прочистила горло, — есть серьёзный вопрос.

На его лице шевелились желваки, но в остальном он казался спокойным. Одна бровь поднялась, поощряя меня продолжить. И я продолжила: