Захотелось взвыть – не люблю я такое, как было сегодня, чтобы пот, чтобы усталость, чтобы боль во всем теле. Не-хо-чу!

Но моё мнение и нежелание в расчёт не приняли, и наша станция пополнилась новым помещением.

Напротив коридора с жилыми комнатами, если идти прямо через приёмный зал, появился ещё один коридор с дверью. "Это про запас. Может, ещё что придётся сооружать. Лед или горные пики..." — прокомментировала Всёля свои ужасающие планы.

Первой открыла эту ужасную дверь не я. И визжала радостно тоже не я! И скакала внутри от восторга тоже, уже всё и так понятно, не я!

За дверью было высокое помещение, очень просторное, напоминающее бальный зал размером, но совершенно не напоминающий устройством. Примерно то, что Машэ видела в «роликах», Всёля повторила и здесь. И называлось это «спортивный зал». В нём были «тренажёры», «полоса препятствий» и различные «эмуляторы».

Восторженная девчонка назвала это проще и понятней для меня — зал силы. И я с ней согласилась. Только силу и развивать в таком месте. Особенно силу сопротивления пробежками по вот этим вот орудиям пытки.

Вообще-то, Машэ, когда появилась её лесная комната и панель в столовой, стала незаметной и совершенно не доставляла хлопот. Она редко выходила из своего леса, и теперь я могла её видеть в основном, когда она шла из него в зал силы. Или в обратную сторону. В столовую она старалась ходить, когда я не видела.

И выглядела Машэ теперь необычно – задумчивая, с тихой улыбкой. Иногда весёлая. Иногда молчаливая. Всё чаще — разговорчивая.

Ела свой любимый суп – это было понятно по характерному запаху в столовой и округляющимся щекам. Показывала мне свои плетёнки. Что-то рассказывала, будто кошка мяукала. Заводила меня в зал силы, гоняла по всем чудесам, что для нас делала Всёля.

А ещё учила меня бороться.

Иногда я заставала её в этом зале, машущей то одним, то другим оружием, стреляющей из лука или бегущей по тем пыточным устройствам, которые назывались «полоса препятствий».

— Всёля, ты и с ней наладила мысленный контакт? — спросила однажды, наблюдая, как ладная маленькая фигурка довольно ловко на бегу стреляет из арбалета по мишеням. Мишени были в виде раскачивающихся человеческих фигур, и такого я в роликах не видела и не желала для воплощения.

— Нет.

— Откуда ты знаешь, какое ей нужно оружие?

— Она смотрела ролики, а я наблюдала, что её заинтересовало, и теперь предлагаю время от времени из того списка.

После таких упражнений Машэ с огнём в глазах рассказывала, что она освоила, чем можно застрелить и с какого расстояния, чем – сразу, а после чего жертва ещё помучается. Я только нервно сглатывала.

И слушая эти полные эмоций слова, глядя в эти сверкающие восторгом раскосые глаза, я всё больше сомневалась во Всёле. Вот эта ловкая девчонка, которая может убить почти голыми руками, и есть идеальная мать?

При этом я видела, чувствовала душой, как с каждым днём что-то внутри нашей Машеньки расправляется, будто росток, и тянется вверх, и всё крепнет и крепнет. И прятала свои сомнения, молчала. Всё же у Всёли взгляд куда как пошире моего.

Да и сама я чувствовала себя лучше после беготни по залу силы – приступы паники сходили на нет, спала я всё чаще без снов. А если что-то появлялось, то Машэ и зал силы снова срабатывали как надо и выгоняли из меня всё ненужное.

Между делом во время этих изнуряющих испытаний она учила меня владеть некоторыми видами оружия — рапирой, кинжалом, плоскими звёздочками с острыми краями, а потом, после, в нашем приёмном зале, как ни странно это звучит, рукоделию. Наверное, Машэ хотела приобщить меня к своему увлечению – сама она могла часами просиживать в комнате-лесу под деревом и с блаженством на лице что-то плести, вышивать, крутить или складывать.

Плетёнки, вышивки и прочие поделки она приносила и оставляла на кухне. Куда их потом девала Всёля, я не знаю. Но точно куда-то девала, потому что все до единой они исчезали, стоило только отвести взгляд. А Всёля всё приговаривала: «Ай да Машенька, ай да умница».

У меня менялись пациенты, миры, из которых мы их забирали и в которые возвращали. В некоторых стояли долго, а потом двигались дальше, в некоторых задерживались на считанные часы по времени станции, но Машэ оставалась и всё плела и плела свои странные штуки из соломы, и её вопрос всё не решался и не решался.

И я придумала, что пока она не выполняет свою великую роль Матери, то вполне сможет помогать мне с гостями. Не всегда моей фантазии хватало придумать что-то в экстренном или неотложном случае, и ещё одна пара рук всегда могла пригодиться.

Как же я была наивна!

ГЛАВА 4. Ожог

В голове настырной мухой звучало: «Ольга! Ольга! Ольга!» Я, почти ничего не соображая, натягивала на себя походные штаны, свободную рубаху, шнуровала высокие ботинки. Примерно в момент, когда руки застёгивали плащ, а ноги уже несли меня из двери моей комнаты, я начала просыпаться и соображать.

Это вызов.

И как ни медленно я собиралась, спросонья слепо тыкаясь в рукава и штанины, но успела раньше Всёли: растирая сонное лицо, ещё несколько минут прождала у выхода, пока услышала:

— Открывай!

И я открыла. Инстинктивно заслонилась рукой от яркого света, резанувшего по глазам. И потому ничего не заметила. Едва занесла ногу, чтобы переступить порог, и открыла рот, чтобы задать вопрос: «Где искать?» — как на меня кто-то навалился.

Я едва устояла под упавшим на меня весом, под ударившим в нос запахом горелой плоти и чего-то зловонного, неприродного. Ушам тоже досталось – на фоне далёкого воя толпы хриплое, надсаженное дыхание и утробный, какой-то даже животный стон.

Удержав валящуюся на меня массу, я наконец разобрала, что их двое. В глаза бросилась кровавая рана, что маячила прямо передо мной.

Поддерживая входивших, вернее, вваливающихся, я отступила.

Плечом вперёд внутрь протиснулся мужчина, обляпанный свежей и запёкшейся кровью, с грязным, будто закопчённым лицом. Он поддерживал повисшее тело. Скорее всего, это была девушка – с её головы прямо на ходу отваливались клочья длинных волос. И стоны. Хоть и хриплые, но голос явно женский.

Желудок скрутило, но я усилием воли примяла его и заставила заткнуться. Быстро сорвала плащ и не глядя отбросила в сторону – идти никуда не придётся.

Резко обернулась на приёмный зал — в нём быстро загоралось всё возможное освещение. Скомандовала мысленно:

— Стол! Дверь закрыть!

Преодолела крошечное расстояние и перехватила раненную под другую руку, помогая вести её. За спиной мягко захлопнулась дверь, и мы оказались в белоснежной тишине. Стало слышно, как со стоном дышит девушка и надсадно – мужчина.

— К столу её, быстро.

Я махнула рукой, в надежде, что мужчина поймёт меня и так.

Голова девушки со страшной, будто перепаханной раной безвольно моталась, теряя всё новые и новые пряди длинных светлых волос. При каждом движении головы слышался тот самый стон, от которого волоски на спине становились дыбом. За пару шагов мы преодолели расстояние до операционного стола и усадили, а затем и уложили на него девушку.

— Туника! – скомандовала я, чувствуя, как обостряется зрение, захлопываются вокруг тела белые латы и организм приходит в полную готовность. – Обработка!

По рукам прошёл всполох, и я наклонилась к голове пациентки, чтобы рассмотреть рану. В середине она была красной и бугристой, а по краям – тёмная, будто обугленной.

— Что произошло? – подняла взгляд на перепачканного парня, отметив для себя, что его состояние тоже надо бы проверить, и растянула между ладоней сканирующую плоскостью.

Парень заговорил, однако я ничего не поняла, но продолжила своё дело.

— Всёля, переводи.