Снова глянула в зеркало — волосы ещё хранили следы завивки с усиленными магией зельями «Локоны двадцать дней». А делала я её дней за пять до…Так сколько же я здесь?

Меньше двадцати, но больше — я снова попробовала увидеть синяки, – чем… Чем сколько?

— Ты вылечила себя сама, потому следов на теле нет, — услышала я тонкий, ставший привычным монотонный голос.

— Я? Сама себя? — зеркало отразило, как бровь скептически приподнялась.

— Пожелай tunica! — потребовал голосок.

— Туника! — скомандовала я с иронией, и зеркало отразило, как гордо вздёрнулся подбородок.

И вокруг моего голого тела сверкнули белым... доспехи? Сверкнули, собираясь из множества пластин, выстраиваясь в сплошной покров, и исчезли. Но...

Но в зеркале я видела уже не просто себя. Глаза от удивления расширились: я видела всё, что у меня внутри.

Вот сердце, оно мерцает в такт сокращений. Большое, похожее на конфетный кулёк, мешок с острым углом внизу. А вот крупные трубки от него — сосуды. Они мерцают, повторяя ритм сердца. А там что? Похоже на крылья бабочки, состоящие из виноградин, но внутри — пусто. И оно движется. «Pulmo, — подсказывает тонкий голосок, — лёгкие».

А живот? Взгляд метнулся туда, где совсем недавно была новая жизнь, так нужная мне, необходимая. Может?..

Нет...

Новой жизни там не было.

Я хмыкнула, чувствуя, как слёзы медленно наполняют глаза. Долго смотрела туда, где могло быть дитя. Что-то овальное светилось сиреневым, и будто ручки раскинуло в стороны, а в каждой — маленький мяч.

«Да, дитя было здесь, всё верно», — снова тот же голос.

Через зеркало я обвела взглядом комнату позади себя. Откуда он? Чей он?! И ужас от того, что я слышу кого-то, кого нет, и от того, что что-то было, именно что было, а теперь нет, снова заморозил душу.

О чем я думала? Сожалела ли? Не знаю. В сердце пустота, и скупые слёзы высыхают в глазах.

Я видела рубцы, слабыми, едва светящимися линиями пересекавшее место, где раньше было дитя. И вспоминала то, что произошло. И поняла, откуда эти линии. И подумала, что хоть и было больно, но… Так даже лучше.

И, как из кусков разбитого фарфора под руками мастера вновь собирается идеальной формы амфора, так же из руин моей души сначала медленно, тонкой струйкой, потом всё быстрее, поднялось и созрело убеждение: хорошо, что всё случилось так, как случилось.

Хорошо, что ребёнка не будет.

Хорошо, что я здесь, а не там.

Хорошо, что я жива.

Всё хорошо!

И если я вижу то, что у меня внутри, значит, моя магия со мной. И даже б{о}льшая, чем раньше.

И слёзы высохли. Ладно, поплачу потом. Если смогу, конечно. А сейчас...

Глаза скользили по такому странному отражению меня.

Вот мои кости. Целы?

И я сместила взгляд на руки, потом на ноги, и кости заискрились синим светом. Вот на одной из костей голени (а их две, оказывается! Вот чудо!) шишка. Да, я помню! Здесь был перелом. Надо же, на костях тоже остаются шрамы?

Мне было лет семь, и я упала с лошади. Как же было больно! Потёрла место, напомнившее о боли.

Взгляд упёрся в руку, что растирала голень. Я уставилась на неё, приподняла, поднесла к зеркалу. Вот связка, что соединяет мышцу с костью, в одном месте светится красным — это уже Игорь. Порой его забавы были не просто жестоки...

И я погладила другой ладонью это место. Хотелось поплакать, пожалеть её, как это делала когда-то моя старая нянька.

— Бедняженька, рученька моя! Заживай, ай-люли, заживай.

И что?

От моего движения красное свечение уменьшилось. Я потёрла, погладила руку ещё раз, завороженно глядя в зеркало. Ещё и ещё раз. Краснота исчезала с каждым движением.

Так, а нога?! Меня охватил азарт — неужели это правда, и мой дар усилился?! Я наклонилась и потёрла ногу в том месте, где на кости был шрам. Ещё и ещё. Ну? Изменений не было.

Жаль.

Хотя... Я прищурилась, сравнивая кость и связку. Первая намного плотнее второй, значит, её нужно тереть дольше? Или...

А можно поближе увидеть? Я сделала полшага к зеркалу, и изображение моей ноги резко дернулось ко мне, заполнив почти всё пространство перед глазами.

— Как это?

От неожиданности я отпрянула и чуть не упала, а потом присмотрелась. Утолщение, которое казалось шишкой издали, вблизи оказалось скоплением неровно расположенных тонких костяных пластинок. Я протянула руки, чтобы расправить неровности, и услышала:

— Я помогаю. Ольга, ты — идеальный аssistant!

В тоненьком голоске мелькнула эмоция. Радость. Да, маленькая радость мелькнула и погасла.

А я замерла, закрыла глаза. Значит, это не я? Не моя магия? Как жаль…

— Ольга, тебе надо сесть или лечь, я буду держать картинку, а ты наведи порядок. Только сначала надо убрать боль, а потом придумать инструменты для помощи — твои пальцы будут слишком большими и неповоротливыми для такой мелкой работы.

— Как? — спросила в пространство, чувствуя, что под колени меня толкнула поверхность, будто приглашала сесть.

Я осторожно присела, не сводя взгляда с комка переплетённых костяных нитей, подтянула и уложила ногу на поверхность, на которой сидела.

— Ольга, посмотри!

Перед глазами замелькали чудовищные живые картинки, на которых люди кололи иголками других, чем-то обматывали им руки или ноги, клали на лицо лежащего влажную ткань.

— Что это? — спросила осторожно.

— Способы убрать боль. В нужное место вводят medicamen, лекарство, оно делает нечувствительным...

— А магией можно?

— Пробуй.

Магией у меня не получилось. Дар вёл себя странно — его как будто не было. Но и использовать те иголки, что я видела, было жутковато. Если бы можно было... Я представила себе пистоль, как у Игоря, только заряженный этим самым «medicamen», лекарством, и чтобы на конце дула – множество мелких иголочек, таких, укол которых не почувствуешь... И тут же в руке у меня оказался пистоль, тяжёлый, с тускло отливающей рукоятью.

Я подпрыгнула на... на кушетке и уставилась на оружие в своей руке.

— Ольга, ты — идеальный аssistant! — послышалось в голове.

— Ассистент — это кто? — спросила, трогая гладкую металлическую поверхность.

— Assistant — это помощник. Иголки не трогай!

Я как раз поднесла палец к тонким остриям, чтобы проверить, будут они колоться или нет.

— Не трогай, пожалуйста, — спокойнее попросил голос. — Они стерильные.

— И что это значит?

— Стерильные — абсолютно чистые. Приложи инструмент к ноге и нажми спусковой крючок. Потом можешь расправлять костные волокна.

— А я без ноги не останусь?

— Это вряд ли.

И я сделала, как говорил голосок в голове. Ровно секунду, пока в месте уколов иголочек не появилось жжение, я думала – умно ли так поступать: не раздумывая, верить неизвестно кому.

— Это всё?

— Думаю, достаточно. Можешь приступать.

И передо мной мгновенно выросла та самая картина, которую я видела в зеркале — переплетённые, искривлённые, наехавшие друг на друга волокна. Я приложила пальцы к ноге, к тому месту, где была эта неразбериха, почувствовала, как в них появились тонкие металлические инструменты.

— И что теперь?

— Не думай, просто смотри.

И я снова, словно по приказу, перестала думать. А инструментами в моих руках, я это видела в зеркале, стала медленно распутывать и выравнивать, укладывать тонкие «костные волокна» так, как нужно — ровненько друг к дружке, пучок к пучку.

Когда последний был уложен, и я разогнулась, почувствовала такую ломоту в спине и плечах, что охнула и откинулась на «топчан» и лежала вот так, раскинув руки, чувствуя, как по лбу к вискам стекает пот. Не сразу поняла, что инструменты из рук куда-то исчезли.

— Это tunica. Она помогает увеличить то, что ты видишь, воплощает те инструменты, которые нужны, и убирает их обратно.